Скачать: Дневник аккупации (полная версия). Виктор Долженко.
Записки ейского краеведа. Игорь Малахов. Дневник Долженко
Однажды один из учеников лицея №4 передал в школьный музей дневник ейчанина, в котором описываются события, произошедшие в нашем городе во время его оккупации немцами. Столь ценный для ейской истории исторический документ представляет собой три обыкновенные ученические двенадцатилистовые тетрадки, полностью исписанные крупным, хорошо читаемым почерком. Автор дневника: Виктор Иванович Долженко, работавший в годы войны фармацевтом в аптеке № 198, расположенной на улице Победы, у парка имени Калинина. Дневник начат 1 августа 1942 года, закончен 22 января 1943-го. Его дополняют и как бы продолжают несколько писем из переписки Виктора Долженко с его другом Николаем Цибизовым и братом Сергеем Долженко (сохранились черновики писем автора дневника), в которых также содержится немало интересных подробностей из истории нашего города. Все эти документы, а также удостоверение, выданное Виктору Долженко и подтверждающее то, что он обучался в семилетней ейской школе 2-й ступени № 1 им. КИМа (предтече лицея № 4), передал школьному музею мальчик Владислав, благодаря какой-то странной игре судьбы носящий фамилию, очень схожую с той, которую носил автор дневника: Довженко. Его семья несколько лет снимала жилье у Виктора Долженко. Старый человек и мальчик настолько подружились, что последний вполне искренне считает Виктора Ивановича своим дедушкой. Переданные в музей документы были некогда подарены Виктором Долженко своему юному другу.
Дневник написан довольно хорошим литературным слогом. Видимо, его автор отличался разнообразием интересов и был начитан. Кстати, профессия фармацевта предполагает широту взглядов благодаря знаниям в различных областях науки – ботанике, химии, физике. Немаловажно и обязательное знание языков (хотя бы латинского). О литературном таланте Виктора Долженко говорит в своем письме с фронта и его друг Николай Цибизов: “Виктор! Я бы тебе посоветовал заняться вопросом литературы, ведь у тебя в этой области могут быть хорошие результаты. Ты об этом, по моему, и сам знаешь.” Вряд ли все содержимое дневника представляет интерес для историка – он наполнен переживаниями автора, отвлеченными размышлениями, хотя на основании этих записей четко вырисовываются политические пристрастия Виктора Долженко, чего мы коснемся чуть позже. Для нас наиболее важно то, что автор дневника оказался обладателем не только литературного таланта, но и тонким наблюдателем, передавшим нам очень интересные моменты из жизни оккупированного Ейска. Зачем велся дневник? Его автор сам отвечает на этот вопрос: “У тебя нет никого, умей молчать, а если уж очень станет тяжело от накипевших горести и чувств, возьми перо, бумагу и вылей все, что на душе...” Это не означает, что Виктор Долженко жил один. В одном из писем он упоминает живущих с ним мать и некую Тосю (сестра, жена?). Галина Сыжко, которая некогда работала с ним, высказала предположение, что Виктор Иванович был духовно одинок. Возможно, дело было не только в духовном одиночестве. На страницах дневника неоднократно проскальзывает мысль о том, что в оккупированном Ейске люди боялись разговаривать по душам друг с другом, не доверяя ни соседу, ни знакомому – слишком много с приходом немцев в городе оказалось людей-“перевертышей”. В любом случае дневник появился из необходимости молчать.
Самая первая запись, которой открывается дневник, очень лаконична: “1/VIII. Уничтожен ДКАФ. Население тащило вещи”. Далее Виктор Долженко рисует почти апокалиптические картины уничтожения собственного города военными и повальных грабежей, на которые пустились обыватели. “7.VIII...Горит почта. В нашей аптеке, в курорте и в близлежащих домах посыпались стекла. Улицы, лежащие вокруг, почти засыпаны пеплом, штукатуркой. Горит исполком. Огромные космы пламени вырываются из крыши. Говорят, взорван водопровод, электростанция. В городе трудно дышать от дыма. Взрывы продолжаются все время...”
“8.VIII...В городе царит оживление – тянут из магазинов, что попадет под руку: стулья, тумбочки, столы. В книжных магазинах орудуют дети, там их полно. Все книги с полок сброшены на пол, дети стоят около прилавков и выбирают кому что надо...” Последнее наблюдение просто замечательно – в то время, как взрослые тащили все, что попало под руку, дети забирались в книжные магазины!
Интересные сведения дневник содержит о заключительном бое в Широчанке, правда эти сведения записаны со слов самих жителей поселка: “...был момент, когда наши части потеснили немецких солдат и отогнали их в сторону Александровки. Этот успех был достигнут обманом. Наши войска с криком “Ура!”, с возгласами “Конница, вперед!” двинулись на немцев. Но конницы-то не было. Успех был временным...” Описывается участь моряков, участников боя в Широчанке. По словам очевидцев, многие погибли в море, некоторые сдались в плен, не успев отступить со своими. Убитых заставили хоронить широчанцев. Интересно указание, что у дороги в город после этого появилась братская могила, в которой закопали четырнадцать немцев – все потери противника в том бою.
Любопытно, что повальные грабежи произошли в Ейске и во время оставления его немецкими войсками. Автор дневника указывает не только день, но и точное время, когда они начались: “22/I ...С утра еще не тянут, но народ чувствует предстоящую поживу и очень возбужден. Ходят с мешками, ведрами, корзинками и присматриваются, где бы лучше утянуть и что лучше, когда настанет, наконец, соответствующий момент. Часов в 10... женщины тянули столы, кровати...” Виктор Долженко рисует отвратительную картину разграбления винного склада. Причем, это происходило прямо во время погрузки немцами ящиков с вином в грузовики: “... народ хватал бутылки, били и здесь же пили”. Вначале немцы пытались бороться с грабежом, стреляли вверх, но затем и сами присоединились к пьющим. Эта совместная пьянка горожан со своими оккупантами закончилась тем, что “вечером вся молодежь и мужчины ходили навеселе”. Вечером же, по свидетельству Виктора Долженко, в городе начался самый настоящий погром. Очевидно, винные пары и сгустившаяся темнота поспособствовали развитию смелости у обычно робкого обывателя. Немцы, при всей их любви к порядку, грабежам не мешали – для них в эти дни главным было унести ноги. Произошло, правда, столкновение во время разгрома продовольственных складов. Их, уже горевшие и растасканные, оцепила полиция, и народ отогнали. При этом была ранена девочка.
Но все это было чуть позже, а пока ейчанам предстояло пережить несколько месяцев немецкой оккупации. Как они вели себя? Увы, люди с патриотическим настроем души кумиров себе на страницах этого документа не найдут. Зато дневник очень хорошо рисует атмосферу замкнутости, которая царила в обществе во время оккупации. Виктор Долженко даже передает суть своих бесед с некоторыми горожанами, которые с симпатией отзывались о немцах и хваленом “немецком порядке”. Много оказалось людей-“перевертышей”, которые в советское время во все горло восхваляли Сталина, а во время оккупации пошли служить в полицию или просто расхваливали на каждом углу новую власть. Вряд ли можно говорить о безумной радости ейчан по поводу оккупации, но при чтении дневника создалось впечатление о лояльности населения. Об этом говорит и такая интересная запись в дневнике Виктора Долженко: “4/IX ... По радио выступал комендант города с благодарностью населению за хороший прием немецких войск, обещал, что немецкое командование постарается в будущем отблагодарить ейчан”.
Поведение некоторых ейчан дало повод автору дневника для иронии: “23/VIII. Был утром на базаре. Народу масса, но покупать, собственно говоря, нечего. Все поприоделись, особенно мужчины. Подоставали откуда-то допотопные фуражки, какие раньше носили зажиточные крестьяне, белые рубахи, пиджаки. Некоторые вырядились даже в фетровые шляпы. Оно и впрямь как-то неудобно называться “господами” и иметь не соответственный вид: уж куда ни шло, слово “товарищ” или “гражданин” не так звучит шикарно, и в этом звании церемониться с одеждой нечего”.
Обескураженного читателя успокоим: не все вели себя таким образом. Для многих ейчан в те месяцы очень остро стоял вопрос выживания, т.к. работать чаще всего было негде, введенные немцами хлебные карточки выдавались не всем, да и спасали мало. Необходимо еще учесть и то, что наиболее активная часть населения была в эвакуации и на фронте.
В дневнике Виктора Долженко не найти описаний зверств зондеркоманды СС или гестапо. Нет там и рассказов о жестокостях отдельных оккупантов. Все это умещается в одной-единственной фразе, помеченной 20-м августа: “Забрали В.” Судя по дальнейшему тексту, В. – сторож аптеки, в которой работал автор дневника, и вместо него Долженко пришлось дежурить по ночам. Дневник наполнен очень интересными зарисовками из жизни оккупантов. Сентиментальность немцев характеризует рассказ о том, как они хоронили в братской могиле своих солдат, погибших в бою за Широчанку: “Хоронили со священниками, пел хор из немецких солдат. Солдаты плакали навзрыд по своим товарищам”.
Интересно описано первое общение Долженко с немцами: “Зашли во двор 2 немецких солдата. Увидели курей, спрашивают яйца. Им отвечают, что яиц нет. Не верят: как, мол, курей пять, а яичек нет, не может этого быть. Зовут их в комнату, показывают в столе 3 яичка. Они, не говоря ни слова, берут яички из ящика, кладут на стол 3 рубля, вежливо благодарят, так же вежливо прощаются и уходят”. О легендарном пристрастии немцев к “яйкам” автор пишет много. Яйца немцы старались выменивать на что угодно – давали за них мыло, сахарин, спички, зажигалки, табак. Обмен зачастую происходил вполне мирно и открыто: выходит немецкий солдат на торговую площадь, его окружают женщины и начинается обмен. Любопытны сцены мены, которая происходила в последние дни оккупации. На торговой площади, просто на улицах немцы обменивали у ейчан советские рубли на марки. Понятно, что с уходом немцев их валюта горожанам была уже не нужна, а солдаты пользовались случаем что-то получить вместо легко доставшихся, но бесполезных для них советских дензнаков. За одну марку немцы давали десять рублей.
Что можно добавить к тому, что уже было сказано о жизни в оккупированном Ейске? В городе были открыты две православные церкви. Причем, по признанию Виктора Долженко, колокольный звон и пение церковной службы звучали очень необычно для уха человека, успевшего отвыкнуть от этого за годы советской власти. В дневнике есть интересная запись о том, что при одной из церквей был организован сбор средств для советских военнопленных, содержащихся в неких ростовских лагерях. Однако Ейск получил не только церкви, но и публичный дом, действующий под контролем городского головы Ворожбиева. Автор дневника нарисовал в деталях картину отправки с ейского вокзала молодых людей для работы в Германии. “Рабочая сила” отправлялась в товарных вагонах, в которых для сна были только копны сена. Всего из нашего города в Германию были увезены в двенадцати вагонах около шестисот человек. Два вагона были заполнены девушками. Кстати, в дневнике Долженко есть строки, нелицеприятно характеризующие городского голову: “У нас в аптеке висела приличная люстра, она, очевидно, понравилась Ворожбиеву, и он прислал монтера, чтобы снять ее и повесить к себе в дом. Второй случай насчет гардин. У доктора Вейнберга (еврей, начальник госпиталя у красных) висели хорошие гардины на окнах. Они также приглянулись голове, и он велел их снять для себя”. Если вспомнить, что немцы столь любимые ими яйца у населения не отнимали, а покупали либо выменивали, то действия городского головы можно охарактеризовать по-современному как “беспредел”. Немцам, очевидно, скоро надоели действия Ворожбиева, и он был арестован. За что – для населения это так и осталось тайной. Возможно, за махинации со средствами и теплыми вещами, которые несколько раз собирали у ейчан для немецкой армии. Перед самым отступлением немцы голову выпустили, и тот тоже засобирался уезжать из города. Смешная сцена: “Нагрузил полные сани чемоданами, коврами, но тут лошади чего-то испугались и понеслись по улице. Их остановили, но люди отпускали по адресу головы очень нелестные для него реплики”. Очень интересно описана автором дневника борьба немцев с рыночными ценами. Была установлена такса на основные продукты питания, но после этого все съестное исчезло с прилавков и продавалось только из-под полы или в темных переулках. Цены во время оккупации выросли безбожно. Если килограмм масла, к примеру, по установленной таксе должен был стоить 15 рублей, то купить его можно было за 700. Деньги потеряли всякую цену, и потому на рынке процветал натуральный обмен. Кстати, немецкое начальство объявило запрет солдатам появляться на рынке и принимать участие в мене. Эта мера так и осталась повисшей в воздухе, впрочем, как и угрозы строго карать торговцев, продающих продукты по завышенным ценам. Рынок оказался непобедим.
А теперь попытаюсь затронуть то, что осталось за рамками дневника. Из письма Виктора Долженко брату Сергею: “Я часто думаю, какая разница между теми годами, когда мы в порванных башмаках, в плохих и порванных пальто ходили в школу и теперешним моим положением, когда я одиннадцатый год работаю самостоятельно и снова по-прежнему хожу в рваных брюках...” Семье Долженко жилось, как видно, очень тяжело. Зная это, еще более интересно читать строки дневника, в которых его автор с презрением высказывается о грабежах, дважды творившихся в Ейске в годы войны. И еще более замечателен тот факт, что с возвращением в город советской власти Виктор Долженко лично сдал в госбанк всю выручку, которую наторговала его аптека в течение всего времени оккупации. Получилась довольно солидная для того времени сумма – около одиннадцати тысяч рублей. Есть еще один очень любопытный факт из жизни Виктора Долженко времени оккупации. Когда в Ейск вернулась советская власть, то обнаружилось, что во всем городе сохранилось лишь одно красное знамя – не горкома, не какого-нибудь завода. Это было знамя профсоюза работников аптек города Ейска. Его бережно хранили и дважды перепрятывали от оккупантов заведующая аптекой №198 Мария Кузовлева и наш Виктор Долженко. Какое-то время это единственное сохранившееся знамя использовали на всех праздниках и демонстрациях, проводившихся в городе.
К началу войны Виктору Долженко исполнилось всего 28 лет. В армии он так и не служил. Люди, его знавшие, предполагают, что по состоянию здоровья. По крайней мере удалось выяснить, что наш герой сильно заикался. Мне довелось пообщаться с людьми, которые знали при жизни Виктора Долженко. Это провизор Галина Сыжко, проработавшая вместе с Долженко около полутора лет, супруги Сергей и Галина Жмак, десять лет квартировавшие у него, учительница Наталья Довженко, также снимавшая квартиру у Виктора Ивановича. При ней он и умер 1 июля 2003 года в девяностолетнем возрасте. Все, кто знал этого человека, в один голос говорят одно и то же: интеллигентный, спокойный, правильная речь, умные глаза, всегда аккуратно одет. Всегда ставил себя выше окружающего быта. Отличался исключительной добротой. Когда все вокруг ссорились со своими жильцами из-за своевременности оплаты, всегда соглашался ждать, если у его постояльцев возникали временные трудности. Очень любил детей. Все его постояльцы в конечном итоге становились ему друзьями. Настолько боялся побеспокоить своих жильцов, что создавалось впечатление, будто он у них снимал жилье, а не наоборот. Был немногословен, особенно не любил вспоминать войну.
После внимательного изучения дневника Виктора Долженко у меня сформировалось убеждение, что в годы советской власти его вряд ли можно было показывать кому-либо. Прочитав книгу Синклера “Нефть”, он записывает в своем дневнике: “...в ней так ясно выражена захватывающая сила красной агитации и приведено столько примеров, с какой силой действует этот яд на все слои человеческого общества. Так это в Америке, где Советский Союз считается каким-то сказочным идеалом, но таким далеким и трудноосуществимым для американского народа. Что бы сказал Синклер о той полной пораженности человеческого сознания красной пропагандой – в стране, которая просуществовала 25 лет...” Я уже не удивился, когда один из моих собеседников заявил: “Виктор Иванович не любил коммунистов и не любил советскую власть”. Почему – непонятно. Возможно, дело тут в исторических корнях Виктора Долженко. Иногда он упоминал о своей богатой бабушке-гречанке. До революции ей, якобы, принадлежал в Ейске богатый дом, в котором сейчас располагается БТИ. То ли в 1916, то ли в 1917 году бабушка-гречанка навсегда уехала на свою историческую родину. Ветвь этой семьи, к которой принадлежал Виктор Долженко, осталась жить в Ейске. Возможно, нашему герою и было за что не любить советскую власть: кто его знает, что могла потерять его семья в годы “советского передела”. Получается интересная картина: одной рукой человек с риском для жизни прячет красное знамя, другой - записывает в свой дневник “крамольные” для советской власти мысли, за которые во времена культа личности могли только к стенке поставить. Минимум – отправить надолго в самый холодный район страны. Видимо, участвовал Виктор Долженко в спасении знамени не из-за его красного цвета – эта реликвия была для человека олицетворением его родины во время оккупации. Автор дневника был большим патриотом своей страны, несмотря на то, кто в ней правил. Перед самым приходом наших войск Виктор Долженко заносит в дневник замечательные слова, вырвавшиеся из глубины его сердца: “Я с самого начала войны был уверен, что в конце концов победит Россия. Потом в те дни, когда русские войска терпели поражение за поражением, уверенность эта ни на минуту не поколебалась. Больно было видеть очень многие вещи, творившиеся вокруг, обидно и тяжело было слышать, что, несмотря на все, немцы продвигаются вперед и вперед и к зиме захватили значительную часть Кавказа. Трудно было жить и видеть, как многие так резко переменили свою кожу с приходом немцев в Ейск. Их уверенность в том, что с советской властью все кончено, что она никогда не вернется, что немцы в России стоят твердо, раздражала меня. Хотелось сказать им об их слепоте, об их чрезмерной самоуверенности, об их рабском подчинении чужим людям, совершенно чужим. Но говорить было нельзя. Приходилось молчать...”
Скачать: Дневник аккупации (полная версия). Виктор Долженко.